17:18

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
О! Меня вернули что-ли? :wow:

17:18

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
Жизнь выписывает свои крендельки и пируэты, мы, как бы не хотели что-то изменить, слабы перед прихотями судьбы.
Я, в свое время, отказался от подобной судьбы, а ныне сам нашел Его, подобрал и обогрел.
И теперь, не могу спать от страха, что К. в одно морозное утро, уйдет.
Встаю среди ночи и иду бесшумно, на пятках, в его комнату, стараясь не шуметь, не дышать, чтобы не потревожить его сон.
К. специально не закрывает двери, он знает, что я по ночам прихожу к нему, и не хочет, чтобы я будил его скрипом.
Когда я сплю, мне не слышны ни шорохи, ни звук его шагов, ни хлопок закрывающейся двери. Поэтому теперь я сплю мало и днем, пока К. учится. Я все боюсь, что он уйдет, а я не услышу.
Мне страшно, что вечером он не вернется домой и мне приходится мчать на другой конец города, чтобы дождаться его после учебы и вместе вернуться домой. Если у меня не получается это сделать, если на вечер назначена какая-то важная встреча, я все равно не могу сосредоточиться на собеседнике и всеми мыслями погружен в то, где К. что он делает и вернется ли сегодня ночевать. Поэтому я стараюсь не назначать вечерних встреч и все деловые ужины переносить на обед, партнерам вот это не очень нравится, но, что мне партнеры?!
Когда на обед не назначено переговоров или обсуждений деталей проектов, я закрываюсь у себя в кабинете и сплю. Так я у дня урываю по нескольку часов на сон. Но этого все равно мало и под глазами черными провалами залегли тени. И я шарахаюсь от своего отражения в зеркале по утрам.

22:07

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.






Как это грустно, сударыня, любить альбатроса.
Сидя на пирсе изо дня в день, поджав ноги к груди
Смолить папиросой.
Доставая их из его темного ящика окованого металлом,
Что стоит под кроватью, чтоб не намокли, и ты не достала.
Обреченно рассматривать юных матросов.
Вспоминая, какой ты была невесомой в те годы,
Когда отцы этих ребят еще не знали, что такое барометры.
Да прогнозы б их рождении, ставили повивальные бабки,
Принимавшие роды в грязных сараях, где пахнет рыбой
И молодые матери дышали смрадом.
Ты ж была канарейкой попавшей в сети, которыми ловят крабов.
А твой яркий свет растревожил сонную глыбу мускул.
Он смотрел на тебя невесомую, не понимая, не веря,
Что морская его душа, коль еще не пропала, то пропадает.

Вы бы были более счастливы, если б умела
Канарейка летать в пучины и штормы моря.
Или альбатрос, заковав своей страсти душу,
Усмирив свой нрав, жил на берегу бы без горя.
Только это было другое – не ваше счастье.
Вы же приняли свою непохожесть как должно.
Ты смирено ждала, выбегая к морю, с рассветом,
Он писал из портов, что по всем континентам и странам.
А при встрече вы дни на пролет занимались любовью,
И такая жизнь не казалась вам в сущности странной.

Но, проходят годы, и ты как всегда на пирсе,
Прижимая, к впалой уже груди, терпкие сигареты
Теребишь дрожащей рукой обветшалый шарфик,
Что привез тебе он, в последний раз возвратившись с юга.
Сколько лет назад, ты уже не помнишь. Самой -- девяносто.
Сигарет в темном ящике, что под кроватью, остается на два похода,
К пирсу. Он солеными волнами обмываем,
Вместе с морем холодным рыдает о душе канарейки вольной.

22:58

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.





Так пусто холодно и одиноко,
Не то, что там с Тобой в объятиях порока.
В Твоей постели полной ожиданий.
Не в одиночестве, уткнувшися в плечо
Шептать сквозь зубы: да! Еще! Еще!
И на мгновенье погружаясь в вечность
Ругать, затем, себя за легкую беспечность.

***
Я одинок и брошен, ну и пусть…
Я в замкнутом кругу своем верчусь.
И будто бы из дыма сигарет,
Я, получив чуть видимый привет
Шепчу в ночи, срываяся на крик:
Я здесь! Я жив! Пусть даже в этот миг
Я одинок и брошен…
Ну и пусть.

11:19

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
Чем глубже я погружаюсь в воспоминания, тем больше картинок прошлого всплывает перед глазами.
Яркое весеннее солнце, пробиваясь в узкую щель между плотными портьерами, в самой большой и яркой комнате превращает маму в тень, освещает ее тоненьким силуэтом. Сейчас я вижу ее в клубящемся синем дыме сигарет и воспоминаний, она маленькой хрупкой тенью неподвижно, безмолвно сидит на большом, слишком большом для нее диване и смотрит не на меня, стоящего, напротив, в дверном проеме. Она смотрит сквозь меня в пустоту. Каким-то слепым невидящим взглядом.
Неспешно погружаюсь в воспоминания, спасаясь в них как в остатках моей реальности. Я живу в этом прошлом, вспоминая то, чего я не могу помнить, чего я не должен был помнить, чего я не хочу помнить.
Это была жестокая холодная осень, я бродил по промозглым улицам, и перепады температур тела и улицы приводили меня в полукоматозное состояние полной беспомощности. В ту осень я, не имея какого-либо источника дохода, имея обязанность по оплате за образование, ходил неприкаянный, потерянный и голодный. Чтобы оплатить свое обучение мне пришлось продать мою сырую подвальную студию. Моя одежда была в еще более плачевном состоянии, и не было ни, сил ни, признаюсь, желания, что-то менять. Я бессмысленно скитался по городу, много курил, иногда стреляя сигареты у прохожих, иногда собирая окурки в пепельницах кабаков и маленьких баров.
В таком баре он меня и подобрал. В том баре я иногда протирал бокалы, за это бармен наливал мне какое-то пойло. Он подошел, сел рядом и еле слышно произнес, что вроде: «Скоро зима, сынок». Не спросил, а как-то констатировал. Я в недоумении оторвался от своего занятия и с любопытством уставился на него. Он был высок и тучен. Его, в прошлом дорогой, а ныне потертый, но безупречно аккуратный костюм, говорил скорей о бережливости, нежели чем о бедности или скупости хозяина. Он не предложил мне выпивку, а просто пригласил прогуляться и я, как загипнотизированный, поддавшись одному желанию, желанию подчиниться этому большому человеку пошел за ним. На улице моросило, мы шли по безлюдным улицам и молчали. Мне казалось, что мы шли целую вечность, вечность, дающую выбор. В действительности же дорога от бара до его дома не заняла больше двадцати минут, но для меня она была дорогой дающей право развернуться и раствориться в дожде. Он ничего не говорил, я не знал, что сказать. Когда мы поднимались по скрипучей деревянной лестнице в его квартиру, сердце мое колотилось так сильно, что мне казалось, он слышит каждый его удар. Его квартира была наполнена старыми вещами и звуками стоящего на кухне приемника. В ней пахло мылом и табаком.
Я помню, что он попросил меня снять обувь, сам разулся и прошел в маленькую комнату за кухней. Я медленно, словно во сне пошел следом за ним, оставляя на светлом паркете темные следы от моих мокрых носок. Маленькая комната, как и следовало, ожидать оказалась спальней, в которой кроме большого стенного шкафа и продавленной пружинной кровати не было ничего. Он уже снял пиджак и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Я четко видел каждую волосинку на его большой груди. Совсем седые они вились мелкими кольцами, густые с редкими вкраплениями темных ниточек. На лбу, переносице и подбородке у него выступили мелкие капельки пота и, разглядывая их мне, неимоверно хотелось слизнуть их, попробовать его на вкус, мне хотелось, но я не смел двинуться с места до тех пор, пока он так же тихо, как и там, в баре не спросил – Ты позволишь мне раздеть тебя? – я кивнул. И он начал свой такой же безмолвный почти мистический ритуал. Он раздевал меня сдерживая себя, я ощущал его безумное желание сорвать с меня мои лохмотья. Но он снимал с меня одежду аккуратно, так аккуратно распеленывает мать свого первенца. Он ловил кайф обнажая мое тело. И потом полными, мягкими пальцами он исследовал каждый миллиметр моего тела. Я стоял перед ним голый, худой, дрожащий от возбуждения и страха перед этим мощным потоком чужого желания. Он был самым лучшим любовником, самым необычным и непонятным. Когда в последним мгновении он закатывал глаза и почти рычал, насколько позволял его тихий голос «дрочи, меня, дрочи, быстрее, быстрее!», я ощущал себя одновременно и грязным развратным распутным и всемогущим, безумным страстным, желанным. Мне было хорошо с ним.
В его жизни я был последним, а в моей все только начиналось.

23:46

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
последнее дни плачу по счетам меняя слезы на улыбки.
Я давно ничего не хочу, и легко принимаю чужие ошибки.
Я играю в мальчиков с девочками из лоска.
И смеюсь над пошлыми шутками проституток.
Над моим домом тучи восковая полоска,
А в дали виднеется клин перелетных уток.
Мы прожили лето, разменяв его на дороги.
Я не смог осилить свой страх и свернул, но как видно круто.
И купаясь в лучах последнего солнца
Я беспомощным жестом ловлю убегающие минуты.
Там за нитью гор тишина и вечная благость.
Я хочу дойти туда, только двигаться сил не имею.
Хоть осталось жить до обидного в сущности - малость,
За спиной миллион дорог, а ходить по ним не умею.

16:29

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
Я вернулся из вынужденного заточения!
Господи, кто бы знал как хорошо в ЦИВИЛИЗАЦИИ которую мы незамечаем.

Вчера вечером приехал домой.

01:49

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
В эти дни я впервые рад, что встреча наша сорвалась.

Поначалу я злился на Ветку с ее деньгами и дурацкой привычкой решать все вопросы в последний момент, но что я тогда мог поделать? Она и Аля, это единственные люди, которые были (и есть у меня), кто принимает и меня и мою полоумную семейку в том виде в каком я есть.

Раньше Аля возилась с братом, вытаскивала из КПЗ, из наркопритонов и публичных домов. Эта славная девочка с глазами раненой лани, с несложившейся жизнью боролась за Вовку до самого последнего, теперь борется за меня. Выливая трехсотбаксовый алкоголь в раковину или унитаз. Злится, гоняет меня в спортзал, а сама пока я накручиваю километры да натягиваю тонны, жует овсяное печенье, запивая молоком. Она давно махнула на себя рукой. Я мог бы жениться на ней, да она не пойдет. Как-то резко взяла надо мной шефство, а младше меня на 10ть лет и ничего не могу с ней сделать. Она подсадила меня на чай с мелиссой или бергамотом. И морковно-яблочный сок по утрам.

Ветка, о, эта Ветка, сокровище, а не женщина, только вот чужое сокровище, а так всем хороша. Эта-то сейчас далеко, но и оттуда умудряется давать советы, относительно диеты и духовной, и физической и физиологической. Разогнала в последний приезд всех моих красавиц, Аля не справляется, она патологически вежлива и интеллигентна, даже СУКА для нее крайняя степень вульгарности и пошлости, что уж про остальное говорить.

Мой новый юрист, точнее юрист(ка). Думает я тупой заплывший жиром, от безделья, иностранец. Ха-ха! Как бы не так. Правда пыталась меня совратить на днях (сразу скажу безуспешно, я не сплю с подчиненными). Последние недели хожу с ней в процессы. Выбиваю последние долги. Правда вместо того чтобы принимать активное участие сижу варганю юзерпики, освоил три движения в фотошопе. Надо же, думал, никогда не возьмусь.

Что-то я не о том.

О Турции! В Турции я нашел мастерскую по изготовлению ювелирных украшений. И что я там заказал? Ну да монисты, серебряные с позолотой, тяжелые. Мне сказали, что чем тяжелее украшения, тем красивее танец и тем четче движения. Всего 333 монетки, на каждой гравировка, турецкий красивый язык, в нем много красивых слов для красивых женщин. Когда я расплачивался, сам мастер вышел ко мне, он улыбался, кланялся (ещё бы!) и приглашал на ужин, отказаться – обидеть хозяина дома. Когда я уходил, Мемет мне сказал, что я счастливый человек, раз у меня есть женщина достойная такого подарка. Я ловлю себя на мысли, что я тогда усмехнулся как-то недобро, не мастеру, а мысли о том, есть ли эта Женщина у меня, моя ли она и имею ли я право. И именно в тот вечер я подумал, что совершаю недопустимый поступок, поступок который мужчина не может позволить в отношении замужней, пусть и желанной Женщины. Но меня несло, остатки разума я отлично глушил допингом и предвкушением долгожданной встречи.

И я рад, что Ветка затеялась в тот день перевозить эти деньги. Я рад, что встреча не состоялась, даже не смотря на то, что в последующие дни я так много пил, что просадил без малого два миллиона, на сделку, которая заранее была провальной, и я мог бы ее увидеть, если бы не алкогольный угар и самобичевание.

Ветка мне не верит, да я сам себе не верю, что почти год я ждал одну женщину, игнорируя других. Поначалу просто не было времени, а потом, когда переписка и виртуальное общение затянуло, да так, что ни кого не видел и не хотел. Мой подарок для нее постоянно лежал рядом со мной в машине, в коробке из плотного картона обтянутого ярко-зеленым бархатом. Стоя в Московских пробках я доставал звенящие монетки и заучивал выгравированные на них слова любви, нежности, страсти, но больше всего поклонения, воспевания женской красоты и соблазнительности. Последние несколько дней до встречи, мне казалось, что мои чувства усилились до максимума человеческих возможностей. Мне казалось, что я чувствую Её запах, её дыхание, я ощущал во всех предметах мягкость Её кожи. Эти несколько дней я перестал пить, желая чтобы запах алкоголя, его малейшие дозы не помешали мне насладиться Ею. Мне казалось, что стоит мне только увидеть Её и будет всё равно, что вокруг могут быть люди, я не сдержался бы, настоль были сильны желания, страсть, ожидание. И это была бы измена. И её измена и моя.

Но мы не встретились, и я этому рад. Мне не жаль денег, не жаль исчезнувшего куда-то подарка, не жаль томительного и сладостного ожидания окончившегося потрясением. Мне жаль непонимания возникшего из происшедшего, непонимания которое можно истолковать в любом направлении, непонимания которое не оставляет после себя ничего кроме брезгливости, ощущения непоправимого и чертовски неправильного. Мы люди так бездарно относимся к отношениям, да что там к отношениям, ко всему что имеем, и мне немного жаль нас всех не умеющих наслаждаться имеющимся, и вечно гоняющихся за призрачным журавлем.

22:38

Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.
Я сегодня чертовски устал быть хорошим и правильным.

Я напиться хочу до потери сознанья и разума.

Мне не жаль, что меня не в те двери чужою игрою направили.

Мне не жаль, только мерзко так, словно за что-то наказан я.

Не хочу, не умею, не вижу в реальности светлого.

Давит грудь. Позвоночник ноктюрны играет избитые

А на улице май в предвкушении нового времени,

Машет веткой, с зеленой листвою, дождями умытою.

Убежать не могу, и стоять надоело до чертиков,

До зубовного скрежета, боли в суставах немеющих.

Потерял равновесия грань, горизонта фиктивную линию

И сломавшись, попал в клуб для трусов летать неумеющих.

Как метал по стеклу так щетина неделю растущая

И тоска, в голове неизвестно откуда пришедшая.

Я свалил это в кучу, в клубок завязал все гнетущее

И дрожу, как Кощей над сокровищем, чертово сущее!